> Наша библиотека > Фонды, залы, отделы > Коллекция нетрадиционной печати > Проекты 2008 г. 

Библиотека самиздата: опыт реконструкции

В 2008 г. продолжена работа по проекту "Библиотека самиздата: опыт реконструкции"

Интервью с редактором журналов "Клио" и "Рубикон"

Игорем Дашкевичем (1956-2008)

            Начало 1990 года. Мы стояли  напротив друг друга в длинном коридоре питерской квартиры и пререкались.  Я  требовала, чтобы мне, для  Государственной исторической библиотеки, выдали новый номер журнала «Рубикон». Главный редактор, Игорь Дашкевич,   объяснял, что с представителем  государственной, пусть даже библиотеки, он вообще не желает разговаривать.

             В какой-то момент он  понял, что от назойливой гостьи можно отделаться, только отдав издание, и я, получив журнал,  «убралась восвояси».

            Через некоторое время мы подружились. 

            Это интервью было записано по моей просьбе в мае 2007 года. Я готовила материал для проекта «Библиотека самиздата: опыт реконструкции».

    «У тебя одной ничего не получится, - сказал тогда Игорь, - для такого исследования нужен сильный  авторский коллектив».

Я настаивала на своей правоте.

 Запись осталась без авторизации.   

 - Расскажи о наиболее ярком впечатлении от знакомства с запрещенной литературой?

            В конце 60-х  начале 70-х годов Народно-трудовой союз издал полный вариант  (если так можно говорить об окончательной редакции) «Мастера и Маргариты».

            Там была оторвана страничка, где титульный лист, и было написано, что это «Посев», но по шрифту и  другим признакам было видно, что это то самое «посевовское» карманное  издание «Мастера и Маргариты».

 - Как ты считаешь, почему эта книга была столь популярна?

           По своей тематике, стёбу и стилю – это необычное явление для литературы 20-х годов, и уж тем более для советских читателей 60-70-х годов.

 - Ты занимался перепечатками?

Это было потом, когда я находился в подполье в  77-78-м годах, и вплоть до  моей посадки в 1984 году.

            Мой  отчим хотел эмигрировать и через него к нам в дом  в 76-77-м годах поступало большое количество израильских книжек, библиотечка «Алия» (специально для эмигрантов),  «Эксодус» (Исход), другие пропагандистские материалы, касающиеся героической истории Израиля. Было  откровенное русское издание «Время и мы», которое начиналось в Израиле в 76-77-м годах, потом  редакция переехала в Нью-Йорк. Тогда это был журнал, который выходил раз в месяц и был посвящен проблемам  еврейской интеллигенции при советской власти.

            Что-то тогда я начал переснимать на пленки. Потом,  с конца 1978 года, когда я решил остаться в Советском Союзе, мы с этих пленок перепечатывали книжки и уже тогда обменивались с другими маргиналами – подпольщиками изданиями,

напечатанными в 1-2 экземплярах. После ксерокса издания переплетались. В первую очередь это были «Архипелаг Гулаг» и  «1984 год».

            Иногда мы делали сборники из разных журналов -  «Континента», «Синтаксиса» и других изданий.  Некоторые малоинтересные материалы мы выкидывали. Так же, мы напечатали несколько номеров «Континента». Потом напечатали «Синтаксис».  С точки зрения интереса и с точки зрения профессиональной журналистики, это было приятное издание.

            Мы все осознавали, что распространение «Архипелага Гулага» является неотъемлемым обвинением против диссидентов, которых сажали за распространение самиздата, и всегда дополнялся пункт «антисоветская пропаганда».

            Формально мы понимали, что подпадали под статью «антисоветская пропаганда». Мы активно распространяли среди максимально широкого круга друзей и знакомых наши издания. Но на практике, как я понимаю, в 70-е годы, хотя мы были засвечены,  вряд ли бы нас по-настоящему судили, потому что у нас не было прямых связей с НТС и с антисоветскими организациями.

            В Москве и Ленинграде в  лагеря  отправляли людей, которые обвинялись в личной открытой антисоветской деятельности – членов СМОТ,  членов  Хельсинкской  группы. После 1980 года, когда кончилась холодная война, в лагеря попадали люди, которые как-то помогали политзаключенным. А  людей,  которые  просто распространяли и размножали литературу, редко сажали. Такие случаи встречались обычно в провинции, в Москве и Питере – нет.

             - Об  истории подпольной группы.

            Мы, как устойчивая организованная группа, прекратили  свое существование в 1981 году. Нас было три человека, которые регулярно собирались, обсуждали, печатали.  У каждого из нас был свой круг читателей,  среди которых активно распространялась литература.

            Один наш знакомый  работал на университетском ксероксе, копировал полные  варианты тех или иных книжек и они приходили к нам. Порой поступали оригиналы. Иногда мы делали компоновку нескольких журналов. А некоторые книги, например «Архипелаг Гулаг», мы делали даже в трех экземплярах.

             Мы всегда себя четко воспринимали  как активно действующая антисоветская группа. Но мы надеялись, что если будет следствие, трудно будет доказать, что мы организация. Мы специально не объявляли себя группой. Не было у нас названия, целей, устава, программы. Формально мы выступали  как любители.

            Художественную литературу мы тоже печатали: Бродского, Мережковского, Мандельштама, но это для нас было добавлением к политическому самиздату. У каждого члена группы был свой акцент. У меня, в первую очередь, был политический, мой друг, наоборот, интересовался художественными изданиями.

 - Вы  копировали книги из государственных библиотек?

Из спецхранов библиотек – нет, но некоторые книги, вышедшие как бы легально, мы печатали  и размножали. Например,  подцензурный вариант воспоминаний Решетовской о  Солженицыне. Он был написан  достаточно неровно. Мы отлично понимали, что тот вариант, который вышел в советское время, был пропагандистским. Там была и ложь и клевета, но в тоже время, там было и много интересного.

 -  Ты перепечатывал книги о польской «Солидарности»?

        «Нелегалы». Она была на русском. В ней освещалась проблематика «Солидарности». Мы издали еще какую-то книжку про польские события Народно-трудового союза,  но наиболее запомнившаяся -  это «Нелегалы». Эта книга была посвящена подпольной «Солидарности».

 - Можешь ли подтвердить, что в те годы сложился коммерческий рынок самиздата?   Поскольку эта деятельность требовала от нас больших материальных затрат, мы пытались хотя бы отчасти коммерционализировать ее, но эта идея провалилась из-за консервативности и бедности питерской интеллигенции. Я знаю случаи, когда достаточно активно покупали и  заказывали размножение всяких литературных изданий, которые не печатались в России, но  от всего, что пахло антисоветчиной, отказывались.

Например, Лидия Чуковская  написала об Ахматовой книжку.  У нас её заказали в достаточно большом количестве экземпляров.

 - Существовала ли проблема  социальной адаптации  после перестройки?

Там было несколько этапов. Во-первых,  в  1987 году. Тогда открытая часть  движения  называлась неформалами.  А когда я  максимально вошел в социум? Ну, наверное, когда я был редактором профсоюзной газеты. Вот это было  максимально. Это был 1992-93 год. Но потом я просто ушел и возобновил издание (неформальной) газеты.

                                                                       Запись Елены Струковой, май 2007 г.

(первая публикация  - www.igrunov.ru)