А.Е. Петров "Эпоха Дмитрия Донского (до 1380 г.)"

В свое время, когда началась борьба с «устоявшимися стереотипами» во всех сферах жизни и гуманитарного знания, появился фильм А. Тарковского «Андрей Рублев». По ходу картины на экране идут сплошные дожди, перед зрителем возникают полудикие люди, и квинтэссенция фильма — прекрасно технически выполненный образ: татарский посол злорадно напоминает русскому князю: «Вы же без нас перегрызете друг другу глотки». Он бросает кость собакам, которые действительно рвут друг другу глотки, иллюстрируя сказанное.
Кадры из фильма «Андрей Рублев», пожалуй, в известной мере подошли бы для характеристики положения на Руси в конце XIII — начале XIV в. В целом же XIV столетие отличается существенно иными чертами. Во второй половине его изменились и внутреннее положение в Орде, и отношение Руси к татарам, да и сама психология русских людей. Своеобразными символами «новой эпохи» в русской истории стали Куликовская битва и неразрывно связанный с ней образ московского князя Дмитрия Ивановича Донского. Но для того чтобы разобраться в событиях конца XIV в., необходимо не только понять истоки столь важной для народа и психологически блистательной победы на Куликовом поле, но и осознать причины страшного разгрома Москвы в 1382 г. Тохтамышем.
Возвышение Москвы с начала XIV в. — факт хрестоматийный. Менее осмыслен другой факт — внутренняя консолидации великих княжений (Москва, Тверь, Нижний Новгород, Рязань), чему всемерно старалась помешать ордынская дипломатия. Еще менее осознан факт материального и особенно духовного подъема всех русских земель, начавшегося преодоления чувства подавленности и отчаяния, поразивших население Руси за три поколения беспрерывного террора и практически безнаказанных ограблений.
Естественно, на внутреннее положение Руси, и особенно на межкняжеские отношения, огромное воздействие оказывал внешний фактор. Помимо Золотой Орды постоянно приходилось считаться с позициями Великого княжества Литовского, которое в XIV в. претендовало на роль второго центра Руси, Ливонии, за которой по-прежнему стояла католическая Европа, Византии, хотя и раздираемой внутренними противоречиями, но продолжавшей осуществлять поставление высших иерархов русской церкви — митрополитов. По мере усиления Москвы Тверь все более сближалась с Литвой, Нижний Новгород демонстрировал верность Сараю, а Византия, где к власти пришла происихастская партия, искала поддержки Золотой Орды против турок, а турок - против католического Запада.

Орда, достигнув апогея могущества при хане Узбеке (1312-1342), начала с неотвратимостью, неизбежной для любого паразитарно-террористического государства, разъедаться изнутри. Русские летописи регистрируют цепь убийств и переворотов в Орде, вслед за которыми князьям следовало отправляться в Сарай для подтверждения ярлыков. Вскоре после смерти Узбека один из его сыновей Джанибек (Чанибек русских летописей) убил младшего брата, а затем и занявшего ханский стол старшего Тинибека.
Такие распри продолжались в Орде вплоть до того момента, когда власть захватал Тохтамыш. За два десятилетия на «царском» столе Сарая побывало более двух десятков ханов, за многими из которых на сей раз стоял темник Мамай, не имевший права на ханский престол, доступный только чингизидам, но ставший фактическим правителем западной части Орды.
Истребление собственных чингизидов снижало авторитет власти Орды и внутри, и вовне ее. Соперничавшие группировки теперь сами стали искать союзников на стороне. Уже Джанибек счел необходимым дать «ослабу хрестианом». Кроме того, помимо разделения Орды на две части — западную во главе с Мамаем (на правобережье) и восточную во главе с ханом Тохтамышем (на левобережье Волги) возникают татарские «княжества» у самых границ Руси. Их набеги уже не регулируются традиционными отношениями, и вынужденные защищаться русские князья убеждаются в способности одерживать победы над разбойными татарскими отрядами.
Москву в середине XIV в. поразили беды, которые в иное время могли бы отбросить ее далеко назад. В 1353 г. «черная смерть» — чума сразила князя Симеона Гордого со всем его семейством. Лишь «сороковины» пережил его брат Андрей, а через шесть лет скончался и последний из сыновей Ивана Калиты — отец Дмитрия Иван Иванович Красный. На Москве остались 9-летний Дмитрий и 6-летний Владимир Андреевич (младший брат Дмитрия Иван вскоре умер). Но значение Москвы не только не упало, а даже возросло. И заслуга в данном случае принадлежала боярскому правительству и фактическому опекуну малолетних князей церковному владыке Алексию. Психологический климат на Руси к середине XIV в. изменился кардинально. Если в Орде практически никто из претендентов на власть не умирал своей смертью, то на Руси, при сохранении борьбы за княжеские столы, она уже не сопровождалась убийствами соперников. Подорванный монгольским нашествием и постоянными разорениями общинный дух возрождается и крепнет. На новых землях преселявшиеся из разных мест крестьяне воссоздают общины. Именно этот общинный дух пронизывает и мощное церковное движение: возникновение общежитийных монастырей, сменивших прежние ктиторские келиотские, являвшиеся, по сути, загородными резиденциями князей или прибежищем бежавших от мира отшельников. Церковь в целом меняла свою позицию, активно вторгаясь в политическую жизнь русских земель, содействуя их объединению и борьбе за освобождение от гнета иноплеменников. Андрей Рублев не случайно появился именно в это время, как не случайно появятся подвижники-монахи и прославляющие их авторы житий. И над всеми этими известными и неизвестными самоотверженными духовными рыцарями возвышается могучая фигура митрополита Алексия.
Согласно разным редакциям Жития (Алексий был канонизирован в середине XV в.) будущий митрополит был сыном черниговского боярина (в некоторых летописях «литовского из Русской земли») Федора Бяконта, перешедшего на службу к московским князьям еще в конце XIII в., когда Москва только начинала набирать силу. Около 1300 г. здесь он родился и был крещен молодым княжичем Иваном Даниловичем, будущим великим князем. Вся его долгая жизнь была посвящена укреплению Москвы как возвышающегося центра объединяющейся Руси.
Предшественник Алексия - грек Феогност особым почтением на Руси не пользовался. Даже в летописи проникли свидетельства о его корыстолюбии, а в Орду шли об этом доносы, так что, вопреки провозглашенному принципу освобождать церковь от даней, на Феогноста в Сарае их собирались возложить. Но болезненный Феогност заметил умного и самоотверженного монаха, возвел его в епископы и, по существу, передал в его руки управление митрополией.
Положение в Византии в середине XIV в. немногим отличалось от того, с чем русским князьям приходилось сталкиваться в Орде. Службы патриарха вымогали взятки с кандидатов так же цинично и бесцеремонно, о чем прямо сообщают русские летописцы. Алексий был направлен на поставление по рекомендации Феогноста и при поддержке московского боярства и духовенства. Он по всем статьям соответствовал этой высокой должности, но в Константинополе затеяли неприличную тяжбу, выставив альтернативного кандидата Романа, вытягивая взятки с того и другого и обирая, соответственно, русские епархии. Год Алексию пришлось провести в Константинополе, а затем возвращаться туда для окончательного решения спора о единой митрополии «всея Руси».
Митрополит начал церковное обустройство русских земель с обновления иерархии. В первый же год по восшествии на митрополичью кафедру он сменил сразу четырех епископов — Сарайского, Смоленского, Рязанского и Ростовского. Почти каждый следующий год приносил с собой назначение новых иерархов в русских землях — Великом Новгороде, Твери, Нижнем Новгороде. Смена высших иерархов русской церкви при Алексии достигла невиданного доселе масштаба. Поставив епископами своих сторонников или людей, по крайней мере, лояльных ему, Алексий добился внутреннего единомыслия в русской церкви. До 1374 г. никаких внутрицерковных противоречий в великорусских землях не было, а точка зрения митрополита была в конечном счете выражением мнения всей церкви.
Очевидно, с деятельностью Алексия связана «ослаба хрестианом» при Джанибеке. Алексий имел, помимо всего прочего, репутацию едва ли не чудесного исцелителя. В летописи сообщается, что ханша Тайдула вызывала его из Москвы, почуствовав недомогание, и получала действительное облегчение. Но «замятня» в Орде, ослабляя ее в целом, стратегически нарушала налаженные личные связи. Далеко не со всеми из временщиков и выставляемыми на фасад ханами Алексий мог найти общий язык даже при самой тонкой дипломатии.
Когда в 1359 г. умер Иван Иванович, митрополит Алексий совершал неудачную поездку по западным пределам «всея Руси». По приказу Ольгерда он был ограблен и едва не лишился жизни. Таким образом был возведен почти непереходимый барьер между восточной и западной частями русской митрополии. А тем временем в результате нескольких переворотов в Орде ярлык на великое княжение был передан суздальско-нижегородским князьям. Показательно, впрочем, что старший в нижегородском доме Андрей Константинович отказался его принять, уступив младшему Дмитрию. А тот хотя и сел во Владимире, но до конца бороться за пожалование, похоже, не намеревался. Во всяком случае, пожалованные ему «15 тем» (что означает это пожалование, до конца неясно; может быть, лишь часть «великого княжения») он силой удерживать не стал, убедившись, что московское войско и при малолетнем князе способно отстаивать свои интересы.
На сей раз Москва старалась получить ярлык на великое княжение как бы постфактум после того, как другой претендент был фактически нейтрализован. И в Орде вынуждены были с этим считаться: временщики-ханы и стоявшие за ними «князья» не могли оказать реальную поддержку своим кандидатам, опасаясь конкурентов. Занимавший в начале 1360-х гг. Сарай, хан Мурид (Амурат) не был последовательным в поддержке нижегородских князей, передав ярлык московскому князю. Этой непоследовательностью немедленно воспользовался Мамай, фактически правивший именем хана Абдуллаха (Авдула, Абдул летописей). Он в свою очередь направил ярлык московскому князю, заодно пытаясь противодействовать Муриду и в нижегородских делах.
Действительно, между нижегородскими князьями возникла усобица. С ярлыком Мурида Нижний Новгород занял Борис Константинович. Претендент на великое княжение его брат Дмитрий вообще остался ни с чем. Этим не преминули воспользоваться в Москве: Дмитрий Константинович отказывался от притязаний на великое княжение, а Москва обещала содействие в его стремлении овладеть Нижним Новгородом.
Напряженная обстановка внутри Орды дала возможность московскому правительству заниматься сосредоточением в своих руках земель и власти. Москва активно вмешалась в нижегородскую усобицу, заставив подчиниться Бориса Городецкого своему недавнему противнику Дмитрию Суздальскому.
Успешная нижегородская политика гарантировала Московскому княжеству временное спокойствие на этом рубеже. С Дмитрием Суздальским был заключен мир, закрепленный женитьбой 16-летнего Дмитрия Московского на его дочери Евдокии. Другая дочь Дмитрия Константиновича была выдана за сына московского тысяцкого Микулу Васильевича Вельяминова. Брак юного князя, будучи дипломатическим шагом, судя по всему, оказался удачным и в житейском смысле.
Обе свадьбы игрались в Коломне. Выбор места был неслучаен и обусловлен во многом тем, что брачными узами связывались две великокняжеские династии — московская и суздальско-нижегородская.
В самой Москве после пожара 1365 г. велись строительные работы. Этим работам был придан необычайный масштаб в связи с возведением каменного Кремля. Московский Кремль должен был стать первой каменной крепостью Северо-Восточной Руси, а его строительство преследовало не только оборонительные, но и политические цели — необходимо было материальное воплощение возросшего могущества Москвы.
Росло влияние Москвы, но увеличивалось и противоборство этому влиянию. Обострение отношений с Новгородом Великим и Тверским княжеством, весьма зыбкое равновесие в отношениях с Ордой потребовали от Дмитрия Московского не только укрепления стен своей столицы — было необходимо обеспечить надежный тыл и юридически оформить союз с единственным кроме него представителем московского княжеского дома — Владимиром Андреевичем.
Их взаимные обязательства были зафиксированы в договоре 1367 г. В документе подтверждались границы владений братьев, полученных ими по духовной грамоте Ивана Красного. В правовом отношении Дмитрий Иванович относился к Владимиру Андреевичу как старший брат к младшему. В договоре специально оговаривался вопрос о служебных отношениях: «А тобе, брату моему молодшему, мне служити без ослушанья, по згадце (соглашению)... а мне тобе кормити по твоей службе». Принцип службы по совету и соглашению, а также связанный с ним принцип кормления по службе был традиционным. Кормление в это время выражалось в форме раздачи удельным князьям доходов с отдельных городов и земель, что, конечно, усложняло задачу собирания земель в единый центр.
Вслед за решением нижегородского вопроса на очереди стояло распространение московского влияния на тверские и рязанские земли. Подходящий случай для этого представился после 1367 г. Эпидемия чумы, вновь прошедшая по русским землям, уносила жизни не только простых людей, но и представителей княжеских семей. Началась борьба за выморочные уделы. Один из таких выморочных уделов образовался в Тверском княжестве — удел князя Семена Константиновича.
В борьбу за освободившуюся землю вступили тверской князь Михаил Александрович — двоюродный брат умершего и его дядя Василий Михайлович Кашинский в союзе с Еремеем Константиновичем. Москва вмешалась в этот конфликт на стороне Василия Кашинского. Кашинские князья и по географическому положению, и по политическим соображениям тяготели к Москве, тогда как Михаил Тверской ориентировался на Литву.
Для разрешения конфликта Дмитрий Московский и Алексий вызвали Михаила в Москву на третейский суд, который должен был проходить «на миру», т.е. в присутствии народных представителей. (Тверской летописец представил все событие как вероломство московских правителей: «Князь великий Дмитрие Иванович да Олексеи митрополит позвали князя великого Михаила Александровича на Москву по целованию любовью, а съдумав на него совет зол. Князь же великии Михаило, положа упование на Бога и на крестное целование, приехал к ним на Москву, и они черес целование яша (его) и да дръжали в ыстоме...») Михаил Тверской не согласился с решением третейского суда, и тогда его силой заставили подписать выгодный для Москвы договор, а затем отпустили домой.
Тверской князь сразу же отправился в Литву к своему зятю Ольгерду, и уже в ноябре 1368 г. тверское и литовское войско, разбив по пути московский отряд, подошло к Москве. Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич, не успев собрать войско, вместе с митрополитом Алексием заперлись в новом каменном кремле. Литовцы простояли под стенами три дня, пограбили окрестности, захватили большой полон, но взять крепость не смогли. Дмитрий пошел на уступки — он отказался от претензий на захваченные тверские земли. Ольгерд и Михаил, удовлетворившись этим, ушли обратно. Этот литовский поход летописцы сравнивали с татарскими нахождениями.
Конфликт, однако, на этом не кончился. Уже в 1370 г. московское войско вновь принялось разорять тверские пределы. В этот раз Михаилу не удалось добиться от Ольгерда быстрой помощи: тот был занят войной с немецким Орденом. С жалобой в Орду тверского князя не пропустили московские заставы. Лишь в следующем году литовский князь смог помочь своему родственнику. И вновь литовцы оказались под стенами Москвы. Но и на этот раз они не смогли взять каменный кремль. Ольгерд вновь принялся грабить окрестности Москвы, убивая и уводя в плен множество людей.
С московской стороны на этот раз в осаде сидел один лишь Дмитрий. Митрополит Алексий в это время был в Нижнем Новгороде, а Владимир Андреевич Серпуховской собирал войско в Перемышле и дожидался там прихода союзного князя Владимира Пронского. Ольгерд, опасаясь столкновения с крупной ратью, пошел на перемирие. 31 июля 1371 г. между Литвой и Москвой было заключено перемирие на три месяца.
Судя по перемирной грамоте, Дмитрий диктовал условия Ольгерду, опираясь на силу московско-рязанского союза. По условиям договора Ольгерд в течение трех месяцев не должен вмешиваться в московско-тверские дела: «А имет князь Михаило что пакостити в нашеи очине, в великом княженьи, или грабити, нам ся с ним ведати самимъ, а князю великому Олгерду, и брату его князю Кестутью и их детем за него ся не вступати». Во время перемирия разрешался свободный проезд по всем землям как литовским, так и московским послам и торговым людям обеих сторон, в отличие от тверских купцов, которым закрывались пути через земли Великого Владимирского княжества: «А оприснь пословъ, тферичемъ нетъ дел в нашеи очине, в великомъ княженьи». Грамота с московской стороны была скреплена печатью митрополита Алексия, а среди лиц, подписавших за князя договор, значится имя Дмитрия Михайловича Боброка. Это первое упоминание о службе боярина московскому князю.
Удачная развязка этих событий и заключение выгодного для Москвы перемирия наглядно показали эффективность действий пусть даже небольшого союза князей и еще больше укрепили авторитет Москвы, возглавившей этот союз.
Тем не менее первый московско-рязанский союз быстро распался. В начавшейся усобице между Олегом Рязанским и Владимиром Пронским Москва поддержала последнего. В декабре 1371г. Дмитрий Иванович послал на помощь пронскому князю московское войско под командованием Боброка-Волынца. У с. Скорнищева состоялось сражение, в котором Олег Рязанский был наголову разбит. Владимир Пронский ненадолго занял Рязань, но уже в следующем году Олег Рязанский, опираясь на поддержку местных бояр, выгнал пронского князя из своей столицы.
Распад союза не помешал Дмитрию Ивановичу довести тверские дела до приемлемых для себя итогов. Михаил Тверской, временно потеряв поддержку Ольгерда, выхлопотал для себя в Орде ярлык на великое княжение. Ради этого он сделал в Орде большие займы, в залог уплаты которых оставил там старшего сына Ивана Михайловича. Тогда Дмитрий Иванович распорядился по всему Владимирскому княжению не принимать Михаила, а сам с войском встал в Переяславле. Когда Михаил с татарским послом Сарыхожей приехал к Владимиру, то владимирцы заперлись в городе и не пустили их. Сарыхожа повелел Дмитрию явиться к ярлыку, на что получил знаменитый ответ: «К ярлыку не еду, а в землю на княжение на великое не пущаю, а тебе послу путь чист». За этим ответом следовало приглашение посла в Москву. Сарыхожа отдал ярлык Михаилу, а сам выехал в Москву, где его встретили с почестью. Вскоре со многими дарами Сарыхожа отправился в Орду и, видимо, провел там предварительную подготовку к приезду Дмитрия. Следом за ним выехал и сам Дмитрий Иванович. Он впервые отправлялся в Орду, самостоятельно возглавив посольство. Митрополит Алексий сопроводил князя до Оки и там, благословя, отпустил дальше.
По всему видно, что первые «самостоятельные» политические акции двадцатилетнего московского князя были тщательно подготовлены и спланированы боярским правительством и митрополитом Алексием и прошли в целом успешно. Рогожский летописец сообщает о пребывании Дмитрия в Орде: «Приида в Орду, князь великий Дмитреи Московьскыи многы дары и велики посулы подавал Мамаю и царицам и князем, чтобы княжениа не отняли». Осенью Дмитрий вернулся на Русь с ярлыком и, как отмечено в летописях: «Бышет от него по городомь тягость даннаа велика людем».
Не надеясь больше на поддержку Орды, Михаил Тверской по окончании срока перемирия вновь обратился за помощью к Ольгерду. Весной 1372 г. состоялся последний литовский поход на Москву. Дмитрий собрал большое войско и встретил литовцев под Любутском. После незначительных стычек литовцы, видя превосходство своих противников в силе, отступили. Ольгерд заключил мир с Дмитрием, скрепленный женитьбой Владимира Андреевича Серпуховского на дочери литовского князя Елене.
К середине 1372 г. в русских землях сложилось такое положение, что у московского князя не оставалось реальных соперников. Тверской и рязанский князья недавно испытали на себе силу московского оружия и убедились, что не обладают достаточной мощью для сопротивления ему. С Ольгердом был заключен мир. Суздальский Дмитрий, обязанный Москве своим правлением в нижегородских пределах, поддерживал Дмитрия Московского. Лояльность Новгорода Великого, по крайней мере на время, была обеспечена своевременной помощью в борьбе против тевтонских рыцарей. Земли Смоленского и верховских (по верховьям р. Оки — Брянск, Мценск, Ржев) княжеств благодаря ряду твердых и последовательных действий князя и митрополита в тот момент тяготели к Москве, а все прочие — попросту подчинены ей.
Эпизод с неповиновением ханскому ярлыку, спровоцированный Дмитрием, убеждает, что авторитет Москвы в русских землях встал если не выше, то, по крайней мере, вровень с авторитетом Орды. Это же событие наглядно демонстрировало изменения в сознании русских князей: Михаил Тверской при попытке занять великокняжеский стол отказался от татарской военной помощи. Мамай с недоумением упрекает Михаила в своем послании: «Княжение есмы тебе дали великое и давали ти есмы рать, и ты не понял, рекл еси своею силою сести, и ты сяди съ кемъ ти любо».
Таковы были плоды умной государственной и церковной политики митрополита Алексия и взрослеющего Дмитрия Ивановича. Главным же итогом этой политики стало пробуждение в народе, во-первых, интереса к политической жизни, а во-вторых, желания у людей лично участвовать в изменении собственной судьбы. Естественно, что чаяния большинства были связаны с освобождением от ордынского гнета. Именно эта политическая задача теперь вышла на поверхность и стала первоочередной. В условиях все разгоравшихся феодальных распрей в Орде выполнение такой задачи вовсе не выглядело фантастичным.
Разрыву с Ордой предшествовала серьезная подготовительная работа. Сначала Дмитрий за 10 тыс. рублей выкупил из Орды сына тверского князя. Иван Михайлович был доставлен в Москву и в 1374 г., после заключения союзного договора с Михаилом Тверским, отправлен к отцу. Примерно в это же время Дмитрий заключил новый договор со своим братом Владимиром Андреевичем. Текст этой грамоты в целом повторяет положения их предыдущего договора. Однако теперь Владимир Андреевич получил от великого князя города Галич и Дмитров. По-видимому, это было выполнением обязательств Дмитрия в первом договоре: «Кормити ми тобя по твоеи службе». Подобные договоры, по-видимому, были заключены и с другими князьями. Таким образом, Дмитрий собрал большой Великорусский союз для борьбы с татарами. Главным принципом управления в этом союзе являлся совет князей: «А жити нам, брате, по сеи грамоте. А с татары оже будет нам мир, по думе. А будет нам дати выход, по думе же, а будет не дати, по думе же. А поидут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с одинова всемь противу их. Или мы поидем на них, и тобе с нами с одинова поити на них».
Все внимание Дмитрия сосредоточилось на южных рубежах. В 1374 г. Владимир Андреевич строит в Серпухове дубовый кремль. А когда Мамай в наказание за дерзость Олега Рязанского, разбившего на своей территории татарский отряд, начал грабить и жечь рязанскую землю, Дмитрий со всей силой великого княжества выступил к Оке. Мамай, опасаясь столкновения с сильным войском, ушел назад. Тогда же в Нижнем Новгороде горожане перебили татарское посольство. Это говорит о том, что начало активного противоборства с Ордой вызвало положительный отклик в народных массах. Дмитрий Иванович перестал выплачивать дань в Орду и разорвал отношения с Мамаем: «А князю великому Дмитрию Московьскому бышеть розмирие с тотары и с Мамаем». В Переяславле собрался съезд русских князей для обсуждения вопросов борьбы с Ордой.
Начало вооруженного противостояния с татарами вызвало повышение активности сил, не заинтересованных в освобождении Руси от ига. Литовский князь Ольгерд после неудачных для него военных походов к Москве, желая отгородиться от Владимирского княжества не только политически, но и идеологически, настоятельно затребовал у Константинополя отдельного митрополита для Литвы. При этом он ссылался на то, что Алексий не выполняет своих обязанностей и не посещает литовских земель, хотя сам Ольгерд сделал все возможное, чтобы Алексий никогда не появился в Литве. Патриарх Филофей отправил на Русь с инспекцией свое доверенное лицо - болгарина Киприана, а затем посвятил его в митрополиты Литовские и Русские с условием, что после смерти Алексия Киприан станет митрополитом Киевским и всея Руси. Это как нельзя лучше отвечало чаяниям Ольгерда.
В 1374 г. в Москве произошло очень важное по своим политическим последствиям событие. Тогда умер московский тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, а Дмитрий Иванович с его смертью упразднил должность тысяцкого вообще. Московские тысяцкие всегда являлись очень крупными политическими фигурами в Московском княжестве. За ними стояла система народного самоуправления и как зримое воплощение ее — московское народное ополчение. К концу XIV в. все больше возрастает военное значение «городского полка», в связи с этим совсем не случайным выглядит желание князя сосредоточить в своих руках всю военную мощь княжества накануне решающих столкновений с татарами. Упразднение должности тысяцкого в конечном счете оправдало себя во внешнеполитической деятельности и помогло победе над Мамаем, но в перспективе ослабило город как организованную силу.
Негативные результаты этого политического шага проявились уже через несколько лет — в 1382 г. А пока, в 1374 г., московский князь нажил себе смертельного врага в лице Ивана Васильевича Вельяминова, рассчитывавшего занять пост тысяцкого после смерти своего отца.
В марте 1375 г. Иван Вельяминов вместе с гостем-сурожанином Некоматом (греком по происхождению) перебежали в Тверь и предложили Михаилу Тверскому свои услуги в получении ярлыка на великое княжение. Михаил согласился на это предложение, и вскоре Некомат привез ему ярлык. Союзные Дмитрию Московскому князья были вынуждены вместо борьбы с татарами идти походом на Тверь. Под великокняжеским стягом помимо серпуховского князя шли полки князей ростовских, ярославских, белозерских, князей Моложского, Стародубского, Кашинского, Пронского, Оболенского, Тарусского и Брянского. Не приняли участия в походе лишь Олег Рязанский и три незначительных удельных князя. Эти войска месяц держали Тверь в осаде, чем вынудили Михаила к подписанию мирного договора, по которому он отказывался от великого княжения, признавал себя «младшим братом» Дмитрия и «братом» Владимира Андреевича, а также обязывался вступить на общих основаниях в антиордынский союз. В последующем, однако, Михаил не выполнил эти условия.
Татары и Литва в ответ на тверской поход великорусского союза в 1375-1376 гг. совершили нападения на смоленские и нижегородские земли. Безусловно, это было сделано для того, чтобы расколоть союз и заставить каждого из князей думать о безопасности своего княжества. Не желая допустить развала союза, Дмитрий Московский должен был при малейшей татарской опасности двигаться во главе войска на защиту союзников. Под руководством московского князя или его воевод прошли все антитатарские акции последующих годов.
В 1376 г. русская рать под командованием Дмитрия Михайловича Боброка ходила походом на вассала Орды — Волжский Булгар. Боброк одержал победу, а булгарские князья выплатили по тысяче рублей серебром Дмитрию Московскому и Дмитрию Суздальскому, а также 3 тыс. рублей воеводам и воинам. На следующий год союзное войско было разбито татарами при помощи мордвы на реке Пьяне. Дмитрий тут же организовал ответный карательный поход в мордовские земли.
В августе 1378 г. Мамай отправил на Русь большое войско под командованием эмира Бегича. Конечной целью похода на этот раз были не пограничные с татарскими землями княжества, а сама Москва. Русское войско вышло встречать татар в рязанские пределы, на реку Вожа. Противники встали друг против друга по обе стороны реки и простояли так несколько дней. 11 августа русский полк неожиданно отошел от реки к лесу, освободив берег. Татары, решив воспользоваться этим, переправились на левый берег Вожи, и тут на них обрушились с флангов полки под командованием московского боярина Тимофея Васильевича и князя Даниила Пронского, а по центру ударил великокняжеский полк Дмитрия Ивановича, в котором, видимо, находились и Владимир Андреевич, и «нарочитый воевода» Боброк.
Победа была полной. Татары бежали, бросив обоз и неся большие потери от преследователей. Тогда погибло пять ордынских князей, чего раньше в столкновениях русских с татарами никогда не случалось. Вожское сражение стало первой значительной победой, одержанной русскими над крупным ордынским войском. Эта победа случилась лишь благодаря совместным действиям Великорусского союза. В летописи записано: «Князь же великии Дмитрей возвратися отьтуду на Москву съ победою великою и рати распусти съ многою корыстию». Говоря о «многой корысти», летописец подразумевал раздел татарского обоза и, возможно, великокняжеские пожалования союзным князьям.
Этой великой победы уже не увидел митрополит Алексий. Он умер за несколько месяцев до битвы, в феврале 1378 г. После смерти Алексия на Руси и в Константинополе развернулись события, именуемые обычно «мятежом на митрополии». К моменту кончины митрополита (а умер он почти в 80-летнем возрасте) уже в течение четырех лет готовились самые разные политические силы. Константинополь и Литва в качестве своего ставленника на митрополичий престол выдвинули Киприана. Дмитрий Иванович же хотел видеть во главе митрополии своего духовника и хранителя княжеской печати коломенского попа Дмитрия (Митяя), а позже спасского архимандрита Михаила. Обращение Митяя из попа в монаха, да еще и настоятеля монастыря, прозошло за считанные дни: «И ту бяше видети дива плъно - иже до обеда белець сыи, а по обеде архимандрит, иже до обеда белець сыи и мирянинъ, а по обеде мнихомъ начальникъ...». Срочное посвящение Митяя в архимандриты было связано с обострившейся болезнью Алексия.
После смерти митрополита Митяй стал его местоблюстителем. Естественно, что такой шаг не мог встретить поддержки со стороны патриархии. И действительно, как только весть о смерти Алексия дошла до Киева, находившийся там Киприан со свитой выехал в Москву на митрополию. Однако Дмитрий Московский не собирался пускать его в свою столицу. Московский боярин Никифор с дружиной настиг Киприана у самого города и препроводил в темницу, а через несколько дней митрополит «всея Руси» со свитой, одетой в лохмотья, был выставлен к литовской границе.
Возмущенный Киприан написал послание Сергию Радонежскому и Федору Симоновскому, в котором описал все надругательства над ним в Москве и привел несколько правил Вселенских соборов, доказывающих неправомочность действий князя и Митяя. В этом послании Киприана обнаруживается и ядро противоречий между ним и великим князем: «Аще который епископ мирьскых князий помощию святительство приобрящеть, да извержен и отлучен будеть и способници ему вси».
Изгнанный из Москвы Киприан не собирался мириться с таким положением дел. В послании игуменам болгарин прямо заявил: «Аще брат мои преставилъся, аз есмь святитель на его место. Моя есть митрополия».
Активность Киприана заставила Дмитрия сосредоточить свое внимание на церковных делах. Князь заручился поддержкой неожиданно пришедшего к власти в Константинопольской патриархии противника исихастов Макария и велел собрать в Москве епископский собор для избрания Митяя епископом и кандидатом в митрополиты. Одним из приглашенных епископов был Дионисий Суздальский. Он резко выступил против Митяя и твердо решил отправиться в Константинополь, чтобы помешать его поставлению. Дмитрий Иванович заключил Дионисия в темницу и быстро собрал Митяя в дорогу. С кандидатом поехали несколько архимандритов, множество попов, дьяконов, митрополичие и великокняжеские бояре, переводчики и митрополичья казна. Кроме того, князь дал Митяю «хоратию на запасъ... аще будеть оскудение, или какова нужа, и надобе заняти или тысуща сребра или колико, то се вы буди кабала моя и съ печатию». Главное же пожелание московского князя состояло в том, чтобы Митяй получил поставление в митрополиты «Московские и Великой Руси». Церковное обособление от Литвы, на которое собирался пойти Дмитрий, было очень плодотворной политической идеей. Кроме того, одним из результатов этой акции в случае ее успеха для московского князя стало бы появление прецедента, когда Константинопольский патриарх лишь утверждает выбранного на Руси кандидата.
Митяй отбыл через Рязань в Орду, где получил от Мамая ярлык русской церкви, подтверждающий ее свободы, а затем морем отплыл в Константинополь. Тем временем Сергий Радонежский дал князю поручительство за Дионисия Суздальского в том, что тот не будет препятствовать Митяю. Дионисий, выйдя на свободу, пренебрег поручительством Сергия и отправился в Византию. Там на какое-то время его следы теряются.
Отсутствие известий о Дионисии отчасти объясняется тем, что его оппонент Митяй неожиданно умер перед самым своим приплытием в Константинополь. Есть основания полагать, что Митяй умер насильственной смертью, но однозначными сведениями об этом мы не располагаем. Свита кандидата в митрополиты после жарких споров решила добиваться поставления по подложным документам переяславского архимандрита Пимена. Для того чтобы заплатить необходимые взятки, воспользовались кабальной грамотой Дмитрия Ивановича и заняли деньги в рост у генуэзцев.
Почти через год, когда чиновники Константинопольской патриархии вытянули из русского посольства все имеющиеся деньги, Пимен был посвящен в сан митрополита Киевского и всея Руси.
Русское посольство пробыло в Константинополе до конца 1380 г. и не застало решающих событий русско-ордынской войны. В момент ключевых испытаний на Руси не было главы церкви. Очень показательно, что все претенденты на русскую митрополию по разным причинам находились вне ее пределов.